«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер

он все-таки сумел вырвать пистолет у Джанегана. Значит, американский капрал безоружен, беспомощен. И…

Почему Охотник не захватил свой трофей?

Сатура недоумевал лишь до тех пор, пока не попытался встать. Охотник оказался таким прекрасным хирургом, а его исцеляющая мощь столь совершенна, что боль начисто отсутствовала. Кровотечение было полностью остановлено, разрез обработан антисептиками. Операционный зал инопланетного корабля все-таки пригодился еще раз. Охотник получил свой трофей – самую ценную для эволюции часть человеческого тела.

Не мозг, поскольку по сравнению с мозгом Охотника человеческий мозг был не лучше обезьяньего.

На Земле есть одно-единственное млекопитающее, которое может согнуть большой палец таким образом, чтобы он пересекал ладонь. Именно эта способность позволила человеку стать доминирующей расой.

Огненная полоса, прочертившая ночное небо, грохот и свист ветра возвестили о том, что Охотник ушел, отправился на поиски новых трофеев. Однако теперь на острове был другой охотник, безжалостный мститель, которому не нужны пистолеты, чтобы совершить убийство.

Что же до пистолетов Сатуры…

Без рук из пистолета не особенно-то постреляешь.

Ложный рассвет

К востоку от Голливуда, в заросших лесом горах Национального заповедника Анджелес, жил невероятно грязный отшельник, и отшельник этот раздражал Каллистера, как неровный обломок зуба. Образно выражаясь, Каллистер постоянно трогал зуб языком – рассматривал в бинокль находившуюся на другом конце долины пещеру отшельника.

Частенько Каллистеру хотелось его убить.

Вот и сейчас, стоя ясным утром на пороге собственного дома, он подкручивал кольцо подстройки. Да, отшельник на месте, завтракает. Кажется, в качестве фирменного блюда у него сегодня огромная кость: сидя на корточках в пятне солнечного света, немытое волосатое существо глодает ее с жадностью. Безмозглый реликт, грязный, оборванный, неимоверно мерзкий.

Внезапно солнечный блик привлек внимание отшельника; тот поднял голову и уставился через долину. На красивом аристократичном лице Каллистера появилась усмешка, и он ретировался в дом, а там, попивая черный кофе с бренди, принялся размышлять о более приятных вещах. Хотя в памяти то и дело всплывала физиономия этого животного.

Отшельник вносил в жизнь биолога фальшивую ноту. Подобно Эпикуру, Каллистер окружил себя предметами, отражавшими его эстетические вкусы и уровень культуры. Его кумиром была собственная цивилизованность. Дом, спроектированный и построенный им самим, стоял в глуши, за полтора десятка километров от другого жилья. По ночам он мерцал, будто драгоценный камень.

В лаборатории тоже ничто не резало глаз: она была чрезвычайно функциональной. Каллистера можно было назвать настоящим дез Эссентом[30], только без склонности к декадентству, и ему идеально подходила искусственно созданная среда. Ни одной фальшивой ноты.

Цивилизованность и самовлюбленность… В Каллистере не было изъянов. Холеный, по-кошачьи грациозный, физически совершенный, он откинулся в кресле, смакуя бренди, и закурил сигарету.

Подошел Томми, слуга-филиппинец, ненавязчивый, словно тень, и долил кофе в чашку. Томми отличался аморальностью и полнейшей покорностью. И эти качества пришлись сейчас как нельзя кстати.

В смысле юридическом эксперимент нельзя назвать убийством. Скорее это своего рода вивисекция. Каллистер брезгливо отбросил мелодраматичную мысль. Он просто-напросто пользуется удачно подвернувшимся инструментом.

Сэм Пендергаст, партнер, ему очень мешает. Шумный, вульгарный Пендергаст с этим его добродушным хохотом. Гм… Разумеется, он превосходно подходит для эксперимента.

Личная неприязнь не играет тут большой роли. Пендергаст финансирует исследования Каллистера, а потому считает себя вправе «присматривать» за ним. И его нельзя послать к черту, потому что постоянно возникают непредвиденные ситуации и требуются все новые расходы.

Например, на содержание кита и морской коровы. Эксперимент с китом едва не провалился из-за определенных сложностей, зато морская корова продемонстрировала необычайные трансформации.

А Пендергаст, как спонсор, имеющий право контролировать процесс, грозит своим вмешательством нанести непоправимый урон. Он хочет основать компанию, жертвовать на благотворительность, да бог знает что еще он способен учинить. Из него так и сыплются идеи. Каллистер же предпочитает поступать по-своему, а следовательно, от Сэма Пендергаста необходимо избавиться.

А после можно будет испробовать еще кое-какие процессы на наследниках. Это весьма целесообразно, ведь Каллистер с прицелом на будущее подделал бумаги о партнерстве. Соглашение довольно туманное, но оно все же имеет юридическую силу. Лишь сам Сэм Пендергаст мог бы доказать, что процесс, которому он подвергся…

Каллистер так и не придумал этому процессу название. Любое прозвучало бы слишком фантастично.

Вошел Сэм Пендергаст – сорокалетний, коренастый, громкоголосый. Превосходный образец экстраверта, любимец детей и собак. Типаж, который тщетно пытался развенчать Синклер Льюис. Странно, но при всем этом Сэм был славным парнем.

Разумеется, он надел твидовый костюм. Волосы отросли длиннее обычного. Приглядевшись, Каллистер заметил, что челюсть стала чуть выдаваться вперед, едва заметно изменилась лобная кость. Показалось или Сэм сегодня утром слегка сутулится?

– Привет, – поздоровался Пендергаст. – Кофе? Прекрасно. У меня голова разболелась. – Он плюхнулся в кресло и позвал филиппинца.

– Ты сам решил приехать…

– Мне все очень нравится. Последние этапы, завершающие эксперименты. С обезьянкой получилось просто чудо. А пингвины… с маховыми перьями!

– Да, фантастика, – согласился Каллистер. – Но я пока поостерегся бы оглашать результаты. Над нами все будут смеяться.

– Но у нас же есть доказательства, – решительно возразил Пендергаст.

– И тем не менее. Возможно, люди поверят, что мы разработали метод, позволяющий развить рецессивные признаки, хотя это и не так. Но если мы заявим, что сумели обратить вспять эволюционный процесс…

– Но нам ведь все удалось.

– Нельзя просто сказать об этом. Сначала нужно подготовить почву… Ты что, порезался?

Пендергаст потер подбородок и кивнул:

– Щетина стала жесткая как проволока. Никогда в жизни она так быстро у меня не росла.

– Ага, – задумчиво протянул Каллистер и присмотрелся к ушам собеседника: мочки день ото дня становились все меньше.

– Сегодня возвращаюсь, – внезапно объявил Пендергаст. – В офисе куча писем накопилась, надо с ними разобраться. Как-никак целую неделю здесь провел.

– Еще кофе?

Вошел филиппинец, Каллистер распорядился насчет кофе, а потом тайком сделал знак.

– Поступай как знаешь, Сэм. Эксперименты почти завершены. Но я очень не хочу, чтобы ты раньше времени огласил результаты.

– Так я же именно ради этого возвращаюсь в город! Поскорее бы собрать журналистов!

Каллистер покраснел от злости:

– Нас поднимут на смех. И не станут дожидаться никаких доказательств. Я бы предпочел действовать последовательно, шаг за шагом…

– Но у нас есть доказательства. У пингвинов выросли перья, а у морских коров – ноги!

– Скажут, что это аномалии, уродцы. Чтобы процесс завершился, требуется время. Нужно нарастить скорость. Сам знаешь, в первую неделю изменения очень незначительные.

– Но зато во вторую! Желе!

– Простейшие одноклеточные организмы. Все логично: жизненный цикл в миниатюре воспроизводится в эмбрионе, а мы просто обращаем его вспять.

Пендергаст нахмурился